Количество уничтоженных на украинской земле оккупантов перевалило за 70 тысяч. Стремительное наступление Сил обороны и не менее стремительная «перегруппировка на более выгодные позиции», произведенная врагом, заставляет последнего бросать своих погибших. Есть потери и с нашей стороны. Весной к поиску и сбору тел погибших приобщили гражданских лиц. В поисковых командах немало одесситов.
«Думская» пообщалась с представителем миссии «На щиті», известным одесским историком и краеведом Александром Бабичем. Несколько дней назад он вернулся из прифронтовой зоны на севере Херсонской области, где вместе с членами своей команды собирал в освобожденных селах и посадках тела погибших защитников Украины и трупы оккупантов.
Мы встретились в офисе туристического агентства «Тудой-сюдой». С первых дней штаб-квартира одесских гидов стала волонтерским центром и местом сбора гуманитарной помощи. Все комнаты сейчас заставлены посылками из Европы: волонтерский центр специализируется на помощи военным экипировкой и амуницией.
«Думская». Расскажи, как тебе пришла в голову идея присоединится к поисковому отряду?
Александр Бабич. Тут все просто. В 2008 году я познакомился с ребятами из Военно-исторического центра «Память и Слава» и мы тогда занимались поиском советских солдат. Мы работали по полям и занимались эксгумацией погибших в 1941-м, 1944-м годах. После начала большого вторжения ситуация с погибшими стала настолько массовой, что армейские подразделения, которые заняты поиском, перестали справляться собственными силами. При Генеральном штабе есть служба военно-гражданского сотрудничества CIMIC. Она и отвечает за работу по эвакуации погибших.
«Д». Любых погибших?
А.Б. Гражданскими занимается полиция. Мы ищем только военных: и наших, и орков. CIMIC обратились к поисковым организациям: кто готов присоединиться на волонтерских началах? «Память и Слава» подписала соответствующие договоры, обсудила правила взаимодействия, мы прошли дополнительное обучение на курсах от Международного Красного Креста и нескольких других организаций, которые занимались разминированием еще в Боснии. От Красного Креста у нас был перуанец, патологоанатом, который объяснял правила эксгумации, работы с телами, правила фиксации. Как оформлять бирку, как оформлять мешок. Есть множество специальных навыков, о которых я не знал — то, что принято в международной практике в случае больших катастроф.
Есть несколько групп. Одесская — это военно-исторический центр «Память и слава». Она работает с июля и, наверно, самая большая и самая активная. Сначала мы работали в Николаевской области, потом у ребят была очень тяжелая командировка в Изюм. Там очень опасно с точки зрения локации и очень много тел. Сейчас была командировка на север Херсонской области. До этого еще под Киевом работали в Вышгородском районе. Там вместе с нами работали наши коллеги из Днепра, у них группа кинологов. Там очень много разрушенных зданий, нужна помощь собак. В нашей команде все — люди мирных профессий, без специального образования: я, например, археолог, есть бармен-бариста, ветеринар, айтишник. Совершенно разные люди. Девушка Катя — большая умница. На ней полностью вся фотофиксация, она снимает крупно тело, снимает все документы постранично. Очень скрупулезный, идеальный делопроизводитель.
Наша задача — создать максимально четкие условия, чтобы тело было опознано, и русские получили идеальный экземпляр для обмена. Когда они понимают, кто он, то понимают его ценность. Это не некий неопознанный, это, к примеру, чеченский какой-то воин, а значит, ценность его при обмене выше, чем у простых российских солдат. В Калиновке мы нашли орковских летчиков, и нам рассказывали, что очень хорошо их потом поменяли.
«Д». В чем разница между поиском советских воинов и погибших недавно людей в местах, где до сих пор продолжаются бои?
А. Б. Разница на всех этапах фактически. Первый этап — сбор информации. Если у нас по той войне сбор информации происходил в архивах, в мемуарах и исторических документах, то здесь основной объем информации ты получаешь непосредственно от общения с людьми. Мы заезжаем в село, которое недавно освободили. Идем по улице, выискиваем местных, которые пережили оккупацию, и спрашиваем: где у вас лежат мертвые? Конкретная история. Бабушка говорит: «Я пішла по гриби. І от там, де у нас скотомогильник, там біля нього коло ферми я побачила, як рука з-під шифера сторчала. Я подивилась, а він там лежить».
Второй основной источник информации — это военные. У нас был такой магазин, за которым фактически была зона, куда никого не пускали. Грубо говоря, последний магазин. Мы всегда себе брали кофе и пирожное с утра — такой ритуал. И вот мы пьем кофе. Ту со всех сторон подъезжают грязные, прострелянные со всех сторон внедорожники, из которых выходят очень грязные и классные чуваки. В той зоне, если ты там, то тебе уже никто не задает дополнительных вопросов. Ты уже легализирован. Поэтому все довольно просто.
«Пацаны, привет», — «Привет. Что вы?» — «А мы по 200-м. Есть какая-то информация?» — «Вы по нашим?» — «Нет, орки есть?» — «А, орки, подожди. Гриша, а вот помнишь там мотолыга стояла, там орк лежал дохлый». — «На карте ткнешь?» — «Давай карту. Вот здесь посадка, потом за посадкой бэха сожженная, а за бэхой еще метров 300, и там. Только смотрите, пацаны, там саперы, по-моему, еще не работали».
Все, информация получена, мы едем. Дальше или найдем саперов и спросим, работали или нет, или сами выдвинемся и будем смотреть под ноги, чтобы не было «лепестков», растяжек.
Потом, если кости 41-го года, то они даже визуально будут очень сильно отличаться от останков, которые несколько недель либо несколько месяцев лежали в полях. Та же история со взрывоопасными предметами. Сейчас мы имеем дело с катастрофическим количеством неразорвавшихся мин, просто брошенных каких-то снарядов, выстрелов от РПГ и прочего. Ну и сама зона, где мы работаем — туда периодически прилетает.
«Д». Есть ли разница между найденным россиянином или нашим бойцом?
А. Б. С точки зрения работы с останками никакой абсолютно. И к тому, и другому уважение. Это мертвый человек, и больше ничего. Никогда не будет циничного измывательства или каких-то актов вандализма. Сначала проверка на безопасность. Если это одиноко лежащее тело, то зачастую мы сначала дергаем его кошкой, просто чтобы удостовериться, не заминировано ли оно.
«Д». А такое было?
А. Б. С нами не было, но это обычная практика на этой войне — минировать тело. Одна из наших групп попала на растяжку. Сапер, видимо, ошибся, зацепили что-то. Сапера хорошо посекло, у нашего парня контузия. Если безопасно, мы начинаем работать непосредственно с телом. Это общий осмотр, фотографирование сначала внешнего вида, верхней части тела и нижней части, потом полный досмотр всех карманов. Если позволяет состояние погибшего — проверяем наличие татуировок. Все это с фотофиксацией. Личные вещи: жетон, часы, украшения, документы — все это фотографируется и складывается отдельно в пакеты с зипом. Само тело укладывается в мешок, на мешке пишется индивидуальный номер, который ему присвоен, координаты, где нашли, и, возможно, кто он, если, к примеру, с ним были документы. Это всегда со знаком вопроса, потому что окончательную идентификацию проводим не мы, а следственные органы.
Потом грузим это все в наш бус с рефрижератором. Весь день работаем на позициях, а вечером возвращаемся. Орков складываем в вагоны, наших отвозим и сдаем в городской морг. До этого момента процедура абсолютно одинакова. Дальше в морге с нашими действуют согласно тем юридическим нормам, которые действуют сейчас в Украине по факту убийства человека. Устанавливается его личность. Если неопознанный, берется проба на ДНК. Если это все установлено, тогда из морга его машина нашей же миссии «На Щиті» отвозит в областной центр, где им начинает заниматься областной военкомат. Они организовывают торжественные похороны.
Россиян укладывают в рефрижераторы. Через день-два приезжает следственная группа, и следователь проводит всю процедуру, причем опять-таки по факту убийства человека на территории Украины, имея в виду, что этот человек одет в российскую форму, у него документы российского солдата. Тоже берется образец ДНК. После этого тела хранятся до тех пор, пока не будет организована процедура обмена.
«Д». Приходилось ли вам из соображений личной безопасности останавливать поиск или не выдвигаться?
А. Б. Да. Несколько раз на подъезде к локации нам говорили: «Там наши саперы еще не работали». Мы, приближаясь к этому месту, увидели несколько коровьих трупов. Обычно мертвые животные — это либо был прилет, либо они зашли туда, где заминировано. Вот мы просто останавливались, разворачивались и не работали. Это абсолютно нормально воспринимается командованием. Были эпизоды, когда мы выдвигались к населенному пункту, но поступала команда дальше не ехать, потому что сейчас там прилеты, работать опасно. Иногда ты идешь и видишь, что торчит хвостовик мины, видишь, что едва не наступил на него. Везде, где мы работаем — неразорвавшиеся снаряды «градов» и «смерчей». Их много. Ты их видишь, но проходишь мимо, не прикасаясь, максимально аккуратно.
«Д». Ты бывал на позициях наших и орков. Они чем-то отличаются?
А. Б. Как правило, в нашей местности позиции расположены в посадках. Окопы вытянуты вдоль. Обычно отдельно в метрах 20-30 у орков туалеты, ходят они в сторону. Что меня удивляло на позициях — это большое количество краденного имущества, которое невозможно в поле использовать. К примеру, «плазма». Я видел несколько телевизоров, которые просто валялись в посадке — там их воткнуть некуда. Я лично видел синтезатор, кресла — огромные мягкие кресла, с лакированными подлокотниками, велюровые. Очень много находили женской косметики — кремы, духи, какие-то масочки. Они это брали, наверное, для того, чтобы притащить к себе домой и порадовать жену. Еще у них, действительно, очень много разбросано мусора там, где едят. Мы не заходили в дома, туда запрещено заходить, потому что все дома не проверены саперами. Было бы интересно посмотреть. Мне не единожды рассказывали истории о том, что орки оправляются прямо там, где спят. При этом унитаз есть, им можно пользоваться. Я видел ферму, в которой россияне жили прямо в загонах для животных. Но если ты стоишь в чистом поле, то выбор небольшой, там хоть крыша и стены есть, солому можно постелить.
«Д». Как проходила последняя командировка? Сколько вы нашли в итоге тел?
А. Б. Последняя командировка — почти две недели. Когда следующая, не знаю. Сказали, пару дней отдохнем и поедем опять. Очень многое зависит от того, как быстро наши продвигаются, насколько активен фронт, насколько организован наш собственный быт, будет ли нам где спать и находиться в каком-то тыловом доме. В эту командировку мы собрали 64 тела российских солдат. В один из дней сразу 15 тел: 11 в катакомбе и еще четырех на другой локации. В катакомбе — это была просто гора трупов: 11 тел, сложенных друг на друга. Их стаскивали достаточно долго и лежали они достаточно долго.
Было чертовски тяжело, потому что это слежавшиеся тела. Это очень нехорошо пахнет, это очень нехорошо выглядит, они очень тяжелые, потому что были во всей амуниции. Работать с горелыми просто, хотя бы потому, что они легче. Был там один российский десантник, где-то за два метра ростом, 48 размер ноги, он не влазил в мешок. Был чеченец очень крупный.
Много тел военные убрали, но они орками, конечно, не занимаются. Правда, могут иногда закопать. Вот конкретный эпизод. Приезжаем на позицию, встречаемся там с командиром, спрашиваем, есть ли где-то тела орков. Он говорит: «Ааааа, консьерж. Он же там», — «Покажете?» — «Ну, поехали».
Мы едем вместе с ним, очередной перекресток полевых дорог между посадками, и он такой: «О, а консьерж где?» Мы: «А почему консьерж?» Объясняет «А мы всем поясняли: доезжаете до консьержа, и от него направо, или налево, или прямо. Тут лежал орк, и он был у нас как ориентир, как тот скелет на Острове сокровищ. Вчера был, я здесь проезжал».
Начинаем смотреть вокруг. В паре метров — свежий холм и табличка: «Неизвестный российский оккупант». Даже дата стоит. Табличку в сторону, начинаем делать свою работу — у нас задача его забрать. И тут с другого подразделения бойцы едут, артиллеристы. Остановились, рассказывают: «У нас воюет один, сильно набожный. Он сказал, ну как это, человек лежит посреди поля, ну и что, что он москаль, нужно все равно его закопать». Взял лопату и похоронил. Вот тебе отношение наше к ним. Мы его выкопали и забрали, он, получается, в земле меньше суток пробыл.
«Д». Сложно было перебороть отвращение? Каково это — видеть столько трупов, осматривать, переносить их?
А.Б. Надо выстраивать какой-то щит, убедить себя, что это просто работа: ничего личного, как стул перенести. Вонь, конечно, сильная. Мы когда готовились в первую командировку, то понимали, что будет проблема с запахом, и решили купить на Староконном какой-то очень мощный одеколон, какой-нибудь «тройной» или что-то такое, ядреное и недорогое. Потом я вспомнил, что у нас по соседству работает парфюмер и волонтер Дмитрий Милютин. Я попросил у него какой-то просроченный одеколон, а он сразу загорелся и сказал, что сделает нам специальный парфюм. Единственное, говорит, не могу дать вам никакой натуральный запах, условный апельсин или яблоко, потому что вы никогда в жизни потом не сможете, услышав этот запах, не выстроить ассоциативный ряд.
И Дмитрий нам, действительно, накалапуцал флакончик парфюма, такого буро-коричневого. Очень сложный и, я бы сказал, интересный аромат. Что-то табачно-хвойно-торфяное, жесткий, очень насыщенный мужской аромат. Он нас очень выручает — брызгаем им обильно в маску-лепесток, даем немного проветриться и в этом работаем. Он перебивает любой другой запах.
Что же до тактильных ощущений, то каждый раз это чертовски неприятно, потому что это может быть тело, которое течет, тело которое сгоревшее — обугленная палка, которая под пальцами рассыпается.
Иногда эти части тела тут же отделяются и ты их кладешь по частям.
«Д». А с их стороны что-то подобное работает?
А. Б. Я думаю, что у них какие-то службы, которые эвакуируют 200-х, тоже есть. Но, видишь ли, мы даже теперь отличаемся по брендированию. Изначально у нас в названии тоже звучал советский термин «груз 200». Потом, в середине лета, говорят, то ли Залужный лично, то ли ветеранские организации отметили, что «200-й» звучит обидно и оскорбительно для героя и солдата. Мы таким образом обезличиваем наших героев. Тогда было принято решение переименовать миссию «На щиті». Мы вынуждены были даже переделывать шевроны и наклейки на автомобилях.
Беседовал Александр Гиманов
СМЕРТЬ РОССИЙСКИМ ОККУПАНТАМ!
